«Шурави аскери мушавер» в переводе с афганского — советский военный советник. Так уважительно в 1986—1988 годах называли Анатолия Воронова афганские военные. Они знали, что русский «мушавер» понимает их речь. Он участвовал в боевых действиях и чудом остался жив.
35 лет назад, 15 февраля 1989 года, завершился вывод советских войск из Афганистана. Накануне памятной даты полковник в отставке Анатолий Воронов, ныне живущий в Железногорске, поделился воспоминаниями о пережитом.
Страна с жарким климатом
В 1986 году майору Анатолию Воронову было 35 лет. Служил он в штабе 17-го армейского корпуса в городе Фрунзе (ныне Бишкек). Командование предложило ему поехать советником в «страну с жарким климатом» — вместе с женой. Что за страна, сначала не говорили, но Анатолий Михайлович почему-то сразу догадался, что речь идёт об Афганистане. После прохождения медкомиссии Анатолия Воронова отправили в Москву на недельную подготовку.
«На занятиях нас учили тому, чего мы не должны делать в Афганистане, — вспоминает Анатолий Михайлович. — Не принимать пищу во время праздника Рамадан — от восхода до заката, особенно на глазах у местных жителей. Приводили пример, что однажды женщина в этот месяц ела на улице мороженое, и афганский часовой её застрелил. Не должны раздеваться при афганцах. У местных жителей о жене спрашивать нельзя, можно только о родственниках, детях, родителях. Нельзя материться: местные по отношению к себе мат считают оскорблением, хотя сами по-русски ругаются неплохо».
24 марта 1986 года Воронов из Москвы улетел в Кабул и попал в другой мир. По афганскому летоисчислению, здесь шёл 1366 год. В Кабуле Воронова назначили советником начальника оперативного отделения 8-й пехотной дивизии. Его задачей был контроль деятельности афганских правительственных войск, причём непосредственно в боевой обстановке. Что такое изнуряющая жара, узнал на собственном опыте.
«На бронетранспортёр не сядешь без подушки или без бушлата: броня раскалялась, как сковорода. Механик-водитель внутри просто плавился от жары, обливался потом. Сидел за рулём в тапочках, майке и трусах. Мы посматривали, чтобы он в обморок не упал. А когда поднимался ветер — “афганец”, пыль такая, что света белого не видно. На броне, на лице, на одежде — всюду песок, словно на тебя ведро этой пыли высыпали. Нос обгорал, губы трескались. А с водой проблемы — “лунный” ландшафт кругом. Жажда постоянная. Чем больше пьёшь, тем больше хочешь пить. Проблема побриться. Все бороду отпускали. У меня самые короткие боевые были 4 дня, а самый долгий поход — 45 суток».
Первый бой
Анатолий Воронов сразу оказался в районе боевых действий.
«3 апреля мы самолётом вылетели в Хост, где уже находилась 8-я пехотная дивизия. В тот момент наши войска брали Джавару. Там были укрепрайон и база, туда шли все караваны с оружием, боеприпасами и продовольствием, а груз распределялся по бандам душманов. “Душман” в переводе означает враг, бандит. А мы их называли “духами”.
Первый бой — 11 апреля 1986 года, который чуть не стал последним, Анатолий Михайлович запомнил на всю жизнь.
«Мы провели рекогносцировку с командирами полков, всё уточнили. Афганские военные ушли. И в этот момент прилетел наш истребитель бомбить душманов. Я говорю своим: “Ребята, спуститесь вокруг скалы”. А они говорят: “Давайте посмотрим на бомбёжку”. Уселись на скале. Калугин сидел прямо надо мной, его ноги были на уровне моих плеч. Я прикурил от его сигареты, а потом наклонился, сделав затяжку. В эту секунду прилетел снаряд — прямо над моей головой! Я получил тяжелейшую контузию, меня отшвырнуло метров на семь. Калугина разнесло в клочья, Хачатуряна посекло осколками. Опомнился минут через двадцать. Как оказалось, по нам выстрелил душманский танк Т-34, спрятанный в укрытии.
38 лет с того дня прошло, а мне до сих пор не даёт покоя мысль: как «духи» этот танк без двигателя и гусениц затащили в горы? Танк скрывался в пещере, которая закрывалась железной задвижкой, замаскированной камнями и ветками. Его выкатывали, делали 2−3 выстрела и прятали обратно. Всё это мы узнали, когда наши взяли Джавару и нашли этот танк".
Несмотря на тяжёлую контузию, Воронов организовал взаимодействие и рекогносцировку войск, а ночью корректировал огонь советской артиллерии, благодаря чему полки успешно выполнили боевую задачу. За тот бой Анатолию Воронову в Афганистане вручили орден Красной Звезды и назначили на должность советника заместителя командира дивизии.
Пациент «333-й»
После контузии Анатолий Михайлович проходил лечение в центральном военном госпитале сил ДРА в Кабуле.
"От удара по затылку у меня глаза вылетели, — вспоминает он. — Окулист, когда меня привезли в госпиталь, веки раздвинул и пальцем глаза затолкнул! Я заорал от боли, а врач меня обматерил и уехал. Больше мои глаза никто не смотрел. Впоследствии правый глаз я потерял…
Были проблемы с речью. Врачи спрашивали меня: «Как дела?» Я чётко отвечал: «Нормально». «Фамилия?» «Воронов». «Имя?» И тут я начинал заикаться. Не мог выговорить, только мычал: «А-а-а… “Невропатолог, приоткрыв дверь палаты, обращался ко мне: “Анатолий Михалыч, скажи: триста тридцать три. Я опять начинал “тыркать”. Меня даже в отделении прозвали “333-й”. Постепенно речь восстановилась.
Потом дали мне месяц отпуска. Но в это время погиб подполковник, командир полка. Мне поручили сопровождать «груз 200» в Караганду. Погибший был из Читы, а родители его жили в Караганде. Долго решали, куда отправлять «двухсотого». Пять суток я ждал, когда «Чёрный тюльпан» отправится в рейс. Это был транспортный самолёт Ан-76. На борту было десятка полтора «двухсотых». Прибыли в аэропорт Ташкента, оттуда отправился сопровождать «груз 200» в Караганду. Самое тяжёлое — слёзы родственников… И такая фраза: «А ты-то живой… “.
Ушли с гордо поднятой головой
Анатолий Воронов и сейчас помнит названия населённых пунктов, где шли сражения с душманами, и слова на афганском языке.
«Вокруг говорят на афганском. Некоторые слова повторяются. Стал понимать отдельные фразы: “Здоров ли ты? Как дела?” Помню, в первую же ночь только заснул, бах — разрыв. Раздаётся вопль часового: “Дриш!” Так узнал, что по-афгански это значит “Стой!”. Научился узнавать по звуку, когда бьёт наша артиллерия. В общем, выучил язык в боях. И в конце второго года афганцы при мне боялись ругать Советский Союз».
Службу в Афганистане полковник Анатолий Воронов вспоминает с уважением. Говорит, что в боевых условиях сразу становилось ясно, кто на что способен: кто трусоват и лжив, а кто отважен и смел.
"В Афгане нас было 29 человек в коллективе. Девять за два года погибли, в том числе три командира полка, начальник политотдела… Напомню, что 40-я армия вошла в Афганистан по просьбе афганского правительства. Мы помогали законному правительству совместно с Вооружёнными силами Афганистана в борьбе с вооружённой афганской оппозицией.
Воевали, а в Советском Союзе никто ничего не знал. По телевидению о боевых действиях ни слова. А ведь многие наши военные там проявляли мужество и героизм, гибли. Только из Железногорска не вернулись домой пятеро ребят… Поэтому особенно задевало, когда воины-интернационалисты, обращаясь к чиновникам с какой-то просьбой, натыкались на равнодушие и даже откровенное хамство. Скажешь, что я, мол, прошёл Афган, а в ответ: «Мы вас туда не отправляли». Я такое слышал лично сам.
Моя служба закончилась за год до вывода наших войск, в феврале 1988-го. 15 февраля 1989 года мы ушли из Афганистана — не победившие и не побеждённые. Под аплодисменты и цветы, слёзы местных жителей. Мы не позорно бежали, как американцы из Вьетнама и Афганистана, а ушли с гордо поднятой головой".
