Обладательница редкого контральто, воспитанница Екатерины Иофель, певица-джазистка с начала СВО кардинально изменила репертуар. Её знают и ценят как исполнительницу джаза, но сегодня она выбрала другое направление. За четверть века — сотни концертов в родном крае и за его пределами. Сегодня на афишах Махотиной исключительно патриотические песни.
Не время джазу
Елена Бухтоярова: Вероника, признаюсь честно, шла на ваш концерт послушать и джаз в том числе. С ним покончено?
Вероника Махотина: Приджазованная музыка в моём репертуаре есть. Но петь на английском джаз я больше не буду. Когда началась спецоперация, приняла это не простое для себя решение. У меня отец был военным. Дед — герой Великой Отечественной войны, орденоносец. Характер у меня от них. Выросла в гарнизонах, в армии. Ещё с начала событий я приучала публику к тому, что петь на английском не буду. Ведь ситуацию на своей семье почувствовала. С 2014-го родственники-поляки, жившие в Донецке, не выходят с нами на связь. А сейчас, когда убивают лучший генофонд страны и мечтают нас уничтожить полностью, петь музыку наших врагов не могу: это безбожно по отношению к ребятам и их матерям. Меня многие не поняли, но мне всё равно.
— Интересно, что к джазу вы пришли в своей же семье.
— Действительно, отец мой, Николай Семёнович Махотин, начальник ракетной дивизии, был очень развитым интеллектуально человеком, ходячей энциклопедией. Он очень любил джаз, разбирался в этом. Благодаря ему и я его полюбила.
— При этом вы всё равно поставили на джазе точку?
— Я пою шикарную приджазованную музыку. Игорь Бутман выпустил целую антологию стилистики (босанова). При этом коллектив мой может играть какие-то вещи — фанк
— Тогда к коллективу. Когда-то это был джаз-бэнд Вероники Махотиной. Сегодня с кем выступаете?
— У меня абсолютно обновлённый коллектив. Называется «Группа Вероники Махотиной». Поняла, что должна бежать на работу с радостью. Мне нужны музыканты, как Жанна Д’Арк, мои единомышленники. Те, кто не ради денег приходит на работу. Когда сказала, что бесплатно поедем в госпиталь к бойцам, все ответили: «Конечно». И буду продолжать эту деятельность. Считаю, такие концерты не должны быть за деньги.
— И что вы играете?
— Мы играем патриотику. Мне даже из Донбасса присылают песни. Патриотику я воспринимаю не как звон балалаек, хотя против них ничего не имею, а то, что будет понятно современному слушателю, особенно детям. Мы целое поколение упустили, и не одно. Если спою им с саксофоном, адаптирую для современного слушателя, они заинтересуются. А вообще, репертуар у нас разный. Есть стильный проект «Тёплый ламповый вечер». Проходит он в зале торжеств, там вкусная музыка.
— Есть у вас разделение на патриотов и псевдопатриотов?
— Да! Жрать в три глотки с огромными зарплатами, пилить деньги и говорить о родине — это не патриотизм. Есть люди, которые сейчас выжидают, что будет. Особенно в культуре таких много. Я по сути человек жёсткий, конкретный. Или чёрное, или белое. Терпеть не могу полутона. В музыке они хороши. А в жизни не приемлемы для меня. Особенно в воюющей стране.
Вы даже не представляете, насколько концерт в госпитале для раненых бойцов был для меня тяжёлым. Господь меня свёл с замечательными людьми — ветеранами, бойцами. Сейчас ведём переговоры, чтобы поехать с концертами туда, ближе к фронту.
Как всё начиналось
— Это ваша сегодняшняя точка Б, как сейчас говорят. Но чтобы пройти путь в 25 лет, приходилось выбирать, от чего-то отказываться?
— В филармонию я пришла в 1999 году. Начинала работать с Валерием Терёшкиным. Тогда в коллективе ещё не ставили спектаклей, концерт состоял из не связанных между собой танцев. Когда артисты переодевались к новому номеру, пела я. Это был исключительно джаз. Пела под минус. Своего коллектива у меня ещё не было. Выступали и в БКЗ, и по краю. Тот период, с танцорами — большая школа для меня. Со Свободным балетом мы дружим до сих пор.
Позже, будучи солисткой мини-бэнда Игоря Дадаяна, пела джаз с высокопрофессиональными музыкантами. Но в силу характера и лидерских качеств мне нужно было двигаться дальше. Я была очень зависима от репертуара. Сама его не выбирала, выбирал руководитель. Но я благодарна и тому периоду — за опыт, общение с профессионалами. В 2003 году создала «Мэйнстрим-бэнд». Начала с джаза. За это время, конечно, произошла трансформация.
— Первую песню помните?
— Я долго пела джаз, но первой песней стала совсем не джазовая вещь. Это была песня Ларисы Долиной «Стена». Её слова стали лейтмотивом всего моего творчества. «И снова на пути стена, и я её пройти должна. И я справляюсь со стеной, пока вы все со мной».
— Интересно, что неравнодушие к вам зрителя предрекала ещё мама. Вы всегда яркая, громкая. Вулкан. Вас либо любят, либо нет. Равнодушных нет. Откуда такая экспрессия, выразительность?
— Это беда моя. Могу сказать, что как артистка я на своём месте. Не представляю, как артистка может быть другой. Унылая амёба зал не соберёт. Настоящая артистка должна быть где-то эксцентричной, эпатажной, уметь говорить. А когда надо — и уметь поднять народ. Меня бойцы, с которыми я общаюсь, уже прозвали «комиссаром».
То, что я такая, с одной стороны, счастье, потому что на своём месте. Что касается личной жизни — это испытание. Я не страдаю при этом. Признаюсь, не все женщины хотят иметь «штаны» в доме. Скажу прямо: есть самодостаточные женщины, такие, как я, которым иногда одиночество нужно. Я устаю — от праздника, от желания отдать себя, от эмоций. Одиночество моё я пью как лекарство.
— А многие боятся остаться одной.
— Для меня это дико. Может, я другая какая-то. Не могу это объяснить. Жить с кем-то я могу только по любви. И любила! Сейчас просто не люблю и не хочу ни с кем жить. Я никогда не искала денег, возможностей. Искала чувства, эмоции, родство душ. Не могу сказать, что мне в жизни не повезло. У меня есть великолепный сын.
Сила в сыне
— Екатерина Иофель — ваш куратор в институте, наставник по жизни, повлияла на вашу судьбу. Она определила ваш голос как редкий контральто. И рождение сына связано с ней. Так?
— Екатерина Иофель очень меня любила. И научила многим вещам. Её слова: сердцем петь не научишь. Это или есть, или нет. И тогда она сказала, что у меня это есть, и люди, слушая, будут плакать. И про сына — она говорила, что родить обязательно нужно. Глебу уже 16 лет.
— В программе Ирины Долгушиной, когда Глебу было три года, вы категорически заявляли, что сын в музыку не пойдёт. Пойдёт в регби, спорт. Так и случилось?
— Он не стал регбистом, хотя учился в лучшей регбийной школе «Енисей-СТМ». По две тренировки в день — и он похудел, вырос, приобрёл характер. Но в регби нужно бить, делать больно. Глеб высокий, крепкий и при этом милосердный, не злой. Как самому высокому в команде, ему надо брать удар на себя и самому быть толчковым. Его в детстве задирали маленькие «клопики». Иногда я говорила: «Сынок, да дай ты ему в ответ уже». А он: «Мама, он упадёт и умрёт. Я не могу, я сильный». Сын окончил девять классов, учится в фармакологическом колледже при мединституте. С детства любил разбираться в запахах.
— Оглядываясь назад, есть то, что хотелось бы изменить?
— Я родила сына и принесла его в пустой дом. Не знала, что делать с ним. Было очень тяжело. Родителей моих уже не было в живых. Но сейчас я многих трудностей не помню. А выросший сын меня только радует. Коллектив мой музыкальный тоже сейчас великолепный. Так что менять нечего, жизнь продолжается!
