…Ленинградцам всегда почему-то казалось — и в дни блокады, и после её ликвидации, — что с этого памятника защитные укрытия будут сниматься как-то особо торжественно. Может быть, перед тем, как снять посеревшие от времени доски, перед тем, как отбросить с постамента плотный вал земли, на котором за годы войны успели пустить корни маленькие деревья, произойдёт краткий взволнованный митинг… Может быть, сразу, как только освободится этот памятник от досок, земли и мешков с песком, мы пойдём к нему с красными знамёнами под медные марши оркестров, со старыми, но извечно юными песнями… Пойдём почти так же, как двадцать восемь лет назад в один из апрельских вечеров пришли сюда, к Финляндскому вокзалу, революционные питерские рабочие, когда не с гранитно-бронзового, а с настоящего броневика, властно устремив руку вперёд, Ленин обратился к ним с бессмертно-жгучими словами…
Все старые петроградцы так ясно помнят этот апрельский вечер и так рассказывают о нём, что мы, люди младшего поколения, тоже как будто сами видели и сами помнили эти радостно возбуждённые толпы в кожанках и лоснящихся кепках, этих красногвардейцев, матросов и солдат Московского, Преображенского и других полков, этот мощный гул «Марсельезы», поток знамён и прожекторов — всю эту волнующую встречу вождя с народом, озарённую предчувствиями небывалой борьбы и победы. И, конечно, именно поэтому памятник Ленину у Финляндского вокзала для всех нас не просто памятник, а вечно живой символ нового Ленинграда, новой человеческой эры…
Без знамён, без песен и оркестров подходили они к вокзалу, но, покидая город, последний свой взгляд бросали именно на того, кто, стоя на военной машине в штатском пальто, с обнажённой головой, как будто последним в городе провожал их и ещё вдохновеннее, чем тогда, в 1917-м, звал к борьбе и победе…
А горожане в это время уже начали плотно, бережно и спешно укрывать памятник песком, досками и землёю… Но даже скрытая от глаз ленинская рука всё равно трепетала над этой площадью, как раньше. А площадь стала необычной.
Волею обстоятельств получилось так, что это одно из самых священных ленинских мест в Ленинграде в дни обороны города стало одним из самых горячих плацдармов общеленинградской борьбы. Ведь Финляндский вокзал был в осаждённом городе единственным вокзалом, который работал почти без перерыва под непрерывным ещё, ожесточённым прицельным огнём противника. Здесь был конечный пункт Дороги жизни, потому что тысячи автомашин, пройдя через Ладогу, сгружали боеприпасы, продовольствие, боевое пополнение и многое другое на нашем берегу, и отсюда всё шло в город уже по железной, единственной дороге на единственный действующий ленинградский вокзал — на Финляндский. Сюда в феврале 1943 года после прорыва блокады пришёл первый поезд — прямо с Большой земли, проскочив по «коридору смерти» вблизи только что отбитого нами Шлиссельбурга, и потом долгое время пассажирские и грузовые составы приходили именно сюда, на Финляндский вокзал… Здесь было очень опасно, очень «шумно» и необычно для блокады многолюдно… И каждый человек, отбывающий с этого вокзала или прибывающий в город, неизменно первый свой взгляд обращал на дощатую постройку, возвышающуюся вместо живого любимого памятника, и каждый думал, что день, когда этот памятник вновь появится перед глазами, будет очень торжественным днём.
Ленин неотделим от жизни великого города. И тут речь идёт уже не о памятнике, а о нём самом — великом учителе, вожде, гении и человеке. За годы блокады мы ощутили это с такой силой, что об этом так же трудно рассказывать, как о самой жизни, потому что надо говорить решительно обо всём. Но сейчас, в дни Победы, особенно вспоминаются, например, свирепые дни вражеского штурма Ленинграда осенью 1941 года: уже одно сознание, что «мы — граждане города Ленина», вооружало и воодушевляло ленинградцев безмерно, а его слова, обращённые в октябре 1919 г. к рабочим и красноармейцам Петрограда, звучали для ленинградцев не историей, а боевым приказом, написанным и отданным только что, именно в эти дни.
«Товарищи! Вы все знаете и видите, какая громадная угроза повисла над Петроградом… решается судьба Петрограда, решается судьба одной из твердынь Советской власти в России… Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца… победа будет за нами!».
— Победа будет за нами, — говорил нам Сталин словами Ленина.
— Победа будет за нами, — повторили ленинградцы. И не случайно в те дни, словно внимая ленинскому призыву к рабочим и красноармейцам Петрограда, ленинградцы, народоополченцы Московского и Нарвского районов, уходили на фронт со знамёнами 19-го года, на которых было начертано: «Умрём, но не отдадим красный Питер».
В те дни мы бережно укрывали памятник Ленину песком, землёй и досками… Затем снег первой блокадной зимы густо, плотно, надолго скрыл и землю, и доски вокруг памятника, и огромный, высокий, странной формы сугроб высился против Финляндского вокзала… Но, как в исступлённые дни штурма, так и в страшные, казавшиеся нескончаемыми дни голодной блокады, мы приникали к слову Ленина, как к живому источнику мужества и силы. Мне не забыть, как в 1942 году, в очень тяжёлые дни, собирались мы на политзанятия на заводе «Электросила», всего в нескольких километрах от немцев… Здесь были мастера, начальники цехов, партийные работники завода. Это были необычные политзанятия, мы не занимались на них историей, эти занятия были похожи больше всего на продолжительный, тихий митинг, мы говорили на них о наших днях и делах, о нашей войне, мы вчитывались в каждое слово сталинских речей и приказов, к 23 февраля 1942 г., например, часто — очень часто — обращались к Ленину… И, помню, когда мы читали его письмо к питерским рабочим «О голоде», почти невозможно было отделаться от ощущения, что он присутствует здесь, в этой комнате парткома, дрожащей от близких взрывов немецких снарядов и нашей контрбатарейной стрельбы, в комнате, где порой так отчётливо был слышен пулемёт, что мешал беседовать. Он присутствует здесь «как живой с живыми говоря» о самом главном, простом и злободневном… Ленин говорил прямо тем, кто сидел здесь, — старому производственнику мастеру Чертку, парторгу В. Скоробогатько, работнице Новиковой, молодому начальнику цеха Иконникову и многим другим, он говорил: «Питерские рабочие — малая часть рабочих России. Но они — один из лучших, передовых, наиболее сознательных, наиболее революционных, наиболее твёрдых, наименее податливых… на бесхарактерное отчаяние, на запугивание буржуазией отрядов рабочего класса и всех трудящихся России»…
И всем хотелось оправдать доверие Ленина… А он говорил дальше, он предлагал нам великий «крестовый поход» против спекулянтов, дезорганизаторов, взяточников, нарушителей строжайшего государственного порядка. Он говорил, что лишь величайшей организованностью можно преодолеть страшные тяготы голода и разрухи.
Это сделать потруднее, чем проявить героизм на несколько дней… Героизм длительной и упорной организационной работы в общегосударственном масштабе неизмеримо труднее, зато и неизмеримо выше, чем героизм восстаний…
Тот длительный, трудный, упорный и высокий героизм, которому учил Ленин, проявил весь коллектив его города и в дни блокады, и сейчас, в дни Победы, в дни восстановления, когда вновь свободно и властно устремлена вперёд и зрима всем рука Ленина, стоящего на бронзовом броневике у Финляндского вокзала…
…И всё-таки кажется нам, что мы придём именно к этому памятнику c цветами, с тысячами красных знамён, в громе оркестров, с грозными и радостными песнями, все придём — дети, воины, женщины, старые петербуржцы и молодые ленинградцы… И кажется нам, что это будет очень, очень скоро…
