При словосочетании «бунт русских крестьян» у большинства людей в памяти всплывают восстания Пугачева и Разина. На самом деле в эпоху сталинской коллективизации жители деревень бунтовали даже больше, чем при царе. Сплошная коллективизация де-факто возвращала крепостное право и делала из крестьян государственных холопов. Поэтому то тут, то там деревенские мужики хватали винтовки и брали власть в свои руки. О том, как в СССР началась вторая гражданская война и почему крестьяне всегда проигрывали — в материале «Газеты.Ru».
«Спляши нам лезгинку».
В 1927 году СССР столкнулся с кризисом хлебозаготовок. Неблагоприятная погода привела к дефициту зерна и росту цен на него, а крестьяне не хотели продавать его государству по назначенной цене. ~Согласно популярной легенде, это заставило лидера СССР Иосифа Сталина отправиться лично агитировать крестьян поделиться зерном. В одной из омских деревень он встретил грубый ответ: «А ты, кацо, спляши нам лезгинку — может мы тебе хлебца-то и дадим».~ Ученые склоняются к тому, что эта история — сочиненный в более позднюю эпоху апокриф, призванный объяснить остервенение, с которым советское руководство принялось за насильственную коллективизацию. Плясать в итоге пришлось самим крестьянам, но подоплека этого заключалась вовсе не в личной обиде вождя.
После окончания Гражданской войны большевики ввели НЭП. НЭП подразумевала гибрид рыночной и государственной социалистической экономики с доминированием последнего. Это дало свои плоды. Жизнь, как и прежде, была небогатой, но нищета и голод времен Революции и Гражданской войны уходили в прошлое. Особенно для СССР был важен растущий урожай зерна, что позволило четверть его отправлять на экспорт и получать бесценную валюту.
Однако неурожай 1927 года привел к срыву государственного плана хлебозаготовок, что стало последней каплей, сломавшей терпение НЭПа большевиками. Стремительное развитие частного сектора и раньше пугало красное руководство — не для того они устраивали революцию и гражданскую войну, чтобы вернуться к тому же самому. Укрепление класса собственников могло подорвать советскую власть, а теперь из-за неурожая еще и зерно приходилось добывать, как в годы военного коммунизма, с помощью обысков и бедняков-активистов, терроризирующих середняков и «кулаков». Поэтому в 1928 году НЭП свернули, и на смену ему пришла политика форсированной индустриализации. Если сильно упрощать идею, то государство хотело собрать как можно больше ресурсов и построить за их счет как можно больше государственных заводов.
Обычно государство могло бы в этой ситуации занять средства внутри страны или на внешних финансовых рынках. Но поскольку желающих дать в долг красным, которые в принципе не признают право банков на существование, не находилось, решено было пойти по другому пути: ограбить крестьянство и де-факто вернуть крепостное право, выжав ресурсы из деревни.
Все на борьбу с крестьянами.
Официально политика закрепощения называлась «сплошная коллективизация», которую провозгласил лично Сталин в речи 27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов. С юридической точки зрения коллективизация никогда не была принудительной, но это всего лишь игра в слова. Крестьянам предлагалось вступать в массово создаваемые чиновниками колхозы, обобществив (точнее, национализировав) все свое имущество и потеряв право распоряжаться плодами своего труда. Весь собранный урожай был государственной собственностью, и получал от него крестьянин ровно столько, сколько скажет государство. В отличие от обычной наемной работы, в колхозе о размере натурального или денежного вознаграждения нельзя было договориться заранее. Поскольку такая сделка не казалась свободным крестьянам выгодной, желающих было мало. Но тех, кто в них вступать отказывались, объявлялись кулаками, а у этого последствия были уже юридические.
На таких была управа. 30 января 1930 года было подписано секретное постановление ЦК ВКП (б) о ликвидации кулацких хозяйств в районе сплошной коллективизации. Кулаков разделили на три категории. Первая — это самые злостные антисоветчики, которых надлежало арестовывать и без суда либо направлять в концлагеря, либо расстреливать. Была задана и норма, сколько чекисты должны были наловить «первой категории» в основных сельскохозяйственных районах страны — 60 тыс. человек.
Вторая категория, 150 тыс. человек, это «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации». Над большевистской официальной лексикой и неологизмами можно было бы смеяться, поскольку человек либо был помещиком, либо нет, а слово «полупомещик» звучит как отсылка к «полу-милорду, полу-купцу» из знаменитой пушкинской эпиграммы. Однако смеяться тяжело, поскольку «вторую категорию» предписывалось ссылать на Урал, в Сибирь и в зону степей.
Наконец, третью категорию, простых «кулаков», расселяли в области исходного проживания. Всего террор должен был затронуть 3−5% населения деревни — слишком многих репрессировать было невыгодно, поскольку кто-то должен был растить хлеб. Сталин не ожидал, что кулаки добровольно соберут вещи и поедут в лагерь или на Урал, или сами лягут в яму для расстрелянных.
«В связи с предстоящим решением вопроса о массовых выселениях кулацко-белогвардейского элемента в районах сплошной коллективизации приказываю разработать план операции строго учесть обстановку в районах и возможность вспышки, с тем чтобы таковые могли быть пресечены. Рассчитать расположение и использование наличных сил войск ОГПУ и РККА», — писал вождь главе ОГПУ Генриху Ягоде. ~То есть, по мнению самой советской власти, для коллективизации страны требовалось провести против ее населения военную операцию с тщательным планированием.~
Красные власти не зря боялись. Крестьяне и в царской России регулярно восставали против помещиков. Новому же крепостному праву они объявили новую крестьянскую войну.
Новая пугачевщина.
В 1930 году по официальным данным ОГПУ было зафиксировано 13 754 крестьянских выступления, из них ⅔ пришлось на январь — март. Ко второй половине года ~спад числа бунтов начался не потому, что крестьяне осознали пользу колхозов, просто деревни к тому моменту были физически зачищены от оружия превентивными рейдами чекистов и красноармейцев, да и судьба восставших была незавидной.~
Некоторые бунты были относительно бескровными, их поднимали люди, которые не выдвигали политических лозунгов, а просто хотели есть. Такие люди стремились завладеть отнятым у колхозников хлебом, а красных коммунаров (поселенцев из числа коммунистических активистов) и чиновников были готовы, максимум, избить.
Иногда в такой толпе находились заводилы, готовые к более решительным действиям.
«Граждане, не заставляйте ждать себя, когда придется помирать с голоду. Надо быть дружными и не бояться брать за горло своих работников, тогда они лучше будут слушать нас. Говорите и действуйте смело, мужики. Организуйтесь вместе и смело идите громить амбары. Не бойтесь, все одно всех не пересажают», — приводят сотрудники ОГПУ слова одного из бунтовщиков в документе, процитированном выше.
Он ошибался — и нар, и могил у большевиков хватило бы на всех, как и огневой мощи, которую в ход приходилось пускать регулярно. Например, в июле 1931 года восстало одно из кулацких ссыльных спецпоселений. Около 200 кулаков сформировали «банду», добыв 15 охотничьих ружей и похватав вилы с топорами. Они попытались обезоружить охрану спецпоселенцев, но проиграли перестрелку и двинулись в соседнюю деревню. Там они попытались провести мобилизацию, изготовили себе знамя, бело-сине-красный флаг и выбрали лозунг: «Долой коммуны, да здравствует свободная торговля, да здравствует Учредительное собрание». Однако при попытке двинуться к следующей деревне восставших встретил отряд бойцов ОГПУ и разгромил, застрелив 79 человек.
В январе 1930 года жителям деревень Платово, Россошки и Красноменье под Воронежем сопутствовал больший успех. Они смогли захватить оружейный склад, пулеметы и легкое стрелковое вооружение, убили председателя колхоза и несколько сотрудников райисполкома. На подавление восстания бросили части Красной армии с приданной артиллерией. Бои шли три дня. После разгрома восставших ОГПУ арестовало многие сотни человек.
Но иногда крестьянам удавалось сделать то, что вызвало бы уважение у самого Степана Разина с Емельяном Пугачевым. В июне 1930 года крестьяне нынешнего Забайкальского края начали мятеж, который в чекистских документах проходил как восстание «Ундино-Талангуйской повстанческой бригады». Интересно, что в этой банде в одном строю сражались как бывшие белогвардейцы-колчаковцы, так и красные партизаны (важная часть советской мифологии о Гражданской войне на Дальнем Востоке), хотя большую часть бойцов составляли обычные крестьяне-середняки.
Восстание началось 9 июня, когда бойцы покинули село Буторское и захватили соседнюю коммуну, отняв у активистов оружие и захватив припасы. Ни о каких массовых расстрелах красных сообщений не было. Одновременно с этим в соседних селах недовольные также захватили оружие, арестовали коммунаров, глав сельсоветов, местных коммунистов и взяли территорию под свой контроль. Смерти случались только в результате эксцессов.
Постепенно люди поняли, что восстание охватило целый район, и лидеры собрались в селе Онохово, чтобы обсудить, что делать дальше и выбрать себе имя — «Ундинский повстанческий отряд», в честь села Унда. Им удалось захватить несколько сотен лошадей, и потому из тех, кто хорошо держался в седле, сформировали шесть конных эскадронов и направили их поднимать людей в соседние населенные пункты. Так же ундинцы сформировали два пехотных полка с суммарной численностью более 1300 человек, хоть и вооружены огнестрельным оружием из них были не больше четверти. На пике бойцы контролировали 43 села. Их разгромили к 18 июня, для чего привлекли войска ОГПУ Читинского гарнизона и кавалерию, и лишь некоторые, самые отчаянные бойцы ушли в подполье и прятались от советской власти еще год.
Таких историй в одном только 1930 году были многие десятки. Все они похожи, как под копирку: местные крестьяне свергают советскую власть и освобождают несколько деревень, но спустя несколько дней к ним стягивают боевые части и уничтожают.
Среди наиболее популярных лозунгов восстаний были: «Долой советскую власть и колхозы», «Долой ленинский коммунизм. Давай царя, индивидуальные хозяйства и старые права», «Долой тиранов-коммунистов. Да здравствует слово свободы и свободный крестьянский труд», но некоторые, напротив, апеллировали в внутрипартийной оппозиции и Николаю Бухарину как к наиболее «либеральному» большевику. Для того, чтобы достичь успеха, им надо бы было выступить синхронно хотя бы в одной области, а то и во всей стране.
Но это было невозможно благодаря активной, безукоризненной, гроссмейстерской работе ОГПУ. Можно с уверенностью сказать, что в XX веке не было никого в мире лучше в деле подавления народного недовольства. Крестьян старались расколоть на классы и перевербовать отдельных людей, повсюду присутствовали агенты-осведомители и агенты-провокаторы. Любые конспиративные штабы, которые пытались скоординировать выступления, тут же «накрывали» чекисты, как только они впитывали в себя самых активных недовольных. Если недовольство уже начало проявляться, советская власть проявляла гибкость, и могла как демонстративно подавить его силой, так и пообещать улучшение условий и пойти на временные уступки. В целом, если бы западные спецслужбы в середине XX века имели достаточно материалов о работе ОПГУ-НКВД и могли использовать их опыт, неизвестно, как бы сложилась судьба антиколониальных движений.
В общем, события 1930-х можно назвать второй, необъявленной Гражданской войной. Целиком их можно будет исследовать после полного рассекречивания архивов КГБ, на чем регулярно настаивают историки.