Ксилографии и монотипии; цветные и черно-белые; зарубежные и отечественные; авторства всем известных гениев и талантов, имена которых знакомы лишь знатокам. ГМИИ им. Пушкина демонстрирует разнообразие тиражного искусства и вместе с Российской государственной библиотекой вспоминает об общем предшественнике: Румянцевском музее. Экспозиция «Сокровищница графики. Гравюрный кабинет в первой четверти XX века» дает старт целому циклу выставок, ориентированных прежде всего на ценителей, но имеющих и явный просветительский заряд. «Известия» оценили проект в числе первых.
От Румянцева до Романова.
Идея регулярно экспонировать графику — не новая, некоторое время назад нечто подобное сделали в Третьяковке и в Эрмитаже. Но хорошего искусства много не бывает, а возможность посмотреть работы на бумаге, несмотря на все усилия, была и остается редкой. Здесь стоит напомнить, что, в отличие от живописи, работы на бумаге нельзя показывать более трех месяцев, после чего они должны «отдыхать» хотя бы полгода (а лучше — больше). Поэтому листов нет в постоянных экспозициях, на выставки же в основном берут произведения авторства самых известных художников. Как следствие, в запасниках крупнейших музеев хранятся десятки тысяч гравюр, рисунков, акварелей, которые публика не видела вовсе или видела давным-давно.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
Проект Пушкинского Ars Graphica призван как раз продемонстрировать то, что обычно спрятано от глаз посетителей, а заодно напомнить об истории формирования коллекции ГМИИ. Все знают, что изначально это был дом слепков классических скульптур. Не менее расхожий факт — попадание в него вещей из Музея нового западного искусства (куда отправились национализированные после революции шедевры импрессионистов и модернистов от Сергея Щукина и Ивана Морозова). Но был и еще один, пожалуй, не менее важный источник поступлений: Румянцевский музей.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
Основанная в 1828 году на базе собрания Николая Румянцева, государственного канцлера александровских времен (именно он возглавлял дипломатию России во время наполеоновских войн), институция сначала работала в Петербурге, но затем была перенесена в Москву. Горожанам оказались доступны множество ценных книг и произведений искусства. В 1924 году музей расформировали, сделав на его базе Ленинскую библиотеку. Живопись и графику же отдали в ГМИИ. Последним руководителем Отделения изящных искусств Румянцевского музея был Николай Ильич Романов. Он же продолжил заниматься собранием уже в статусе директора ГМИИ.
Имена первые и вторые.
Новая выставка иллюстрирует эту историю архивными материалами — каталогами и отчетами гравюрного кабинета Румянцевского музея, перепиской Романова с художниками. Но главное — произведениями тиражной графики, которые выставлялись еще в дореволюционное время. Это «Аполлон Бельведерский» Хендрика Гольциуса (внимательные зрители наверняка оценят перекличку образа с микеланджеловским Давидом, находящимся совсем рядом с 31-м залом), сюрреалистичный «Сон Рафаэля» Джорджо Гизи, тончайший офорт «Авраам и три ангеля» Рембрандта, наконец, загадочный «Сон доктора» Дюрера. Последнюю вещь принято трактовать как аллегорию лени, но глядя на обнаженную женскую фигуру на переднем плане и яблоко (символ грехопадения), думаешь, что дьявол нашептывает спящему главному герою вовсе не про отдых, а про иные грехи и удовольствия.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
Для публики, естественно, перечисленные имена — основная приманка. Но все эти работы хорошо известны и выставлялись не раз, тем более если учесть их тиражную природу. Поэтому более ценным кажется вовсе не этот «витринный» (в прямом и переносном смысле — листы XVI-XVII веков хранятся в витринах) раздел экспозиции, а вещи на стенах: преимущественно это отпечатки начала XX века, среди которых немало монотипий, то есть изображений, существующих в единственном экземпляре.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
Вот, например, городские виды Елизаветы Кругликовой. С 1895-го по 1914-й она жила в Париже и была важной фигурой для эмигрантской творческой среды. В ее мастерской на Монпарнасе собирался «Русский художественный кружок», сама же Кругликова считалась одним из лучших специалистов по эстампу. В представленных монотипиях это хорошо видно: запечатлевая танцующую публику, зрителей скачек, парковые ансамбли, Кругликова сочетает выразительность образа с импрессионистической легкостью, полетностью, недосказанностью.
В ожидании взрыва.
Особое звучание этим вещам 1914 года придает исторический контекст, на который указывает и название цикла: «Париж накануне войны». Кроны деревьев в пейзаже превращаются в грозовые тучи, а беззаботные увеселения кажутся массовым помешательством.
К тому же периоду относятся листы Вадима Фалилеева и Анны Остроумовой-Лебедевой. Оба художника — прекрасные мастера, участники выставок «Мира искусства», хоть и оказавшиеся на втором плане по сравнению с некоторыми другими своими соратниками. Оба же — сторонившиеся злободневных тем. Но как не увидеть в безлюдных, будто замерших панорамах Петербурга на цветных ксилографиях Остроумовой-Лебедевой затишья перед бурей? И, наоборот, как не расслышать отголоски социального взрыва в экспрессивных линогравюрах Фалилеева?
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
Его «Спелая рожь» изображает двух путников, пересекающих поле. Но в центре композиции — солнце, лучи которого пронзают всё пространство, выжигают его. Образ торжественный и пугающий, особенно если учесть год создания: 1917-й. Не менее выразителен «Рассвет» (1910). Вроде бы перед нами идиллия: две парусные шхуны, за ними — утреннее зарево. Но в этом каскаде оранжевых, красных, даже бордовых тонов читается угроза, предчувствие будущих потрясений.
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
При всей эмоциональной «громкости» упомянутых работ выставка ГМИИ, конечно, тихая, камерная, нацеленная не на внешний эффект, но на вдумчивое рассматривание. О таких проектах обычно говорят: «они для знатоков, для гурманов». Но широкой публике сюда тоже стоит заглянуть, и не из-за конкретных имен и сюжетов, а ради метаморфоз самой техники гравюры. Как минимум для многих окажется сюрпризом, что она может быть цветной. Да, здесь нет каких-то совсем уж экспериментальных образцов, абстракций и тому подобного. Но в рамках фигуративного искусства стилевой диапазон показанного — широчайший.
Павлины с Альбиона.
Портреты и пейзажи, религиозные и бытовые сюжеты, даже анималистика — всему нашлось место в весьма компактном полутемном зале (яркий свет графике противопоказан). Изображения животных и птиц, кстати, тоже наделены скрытым смыслом. У Аллена Уильяма Сиби пернатые обладают явно человеческими характерами, ну, а выполненный Уильямом Джайлсом вид двух павлинов — одного с роскошным хвостом, другого без, — и вовсе имеет символичную подпись на латыни: Sic transit gloria mundi («Так проходит мирская слава»).
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем.
Добавим, что работы британских художников отражают важный эпизод истории гравюрного кабинета. Благодаря дружбе Романова с коллегами из Англии в 1925 году состоялся обмен тиражной графикой между Москвой и Лондоном. Мы им передали 218 листов, они нам — около 600. Некоторые из тех приобретений публика теперь может увидеть.
Факт обмена, кстати, красноречив сам по себе: отношения СССР и Великобритании в 1920-х были крайне шаткими, порой на грани войны, что не помешало двум крупным музеям (Британскому и ГМИИ) совершить такой акт дружбы. Хранители и искусствоведы сохраняли культурные мосты между государствами даже в самые неспокойные времена. Сегодня, ровно сто лет спустя, об этом стоит вспомнить.
