11 марта исполняется 10 лет со дня смерти писателя Бориса Васильева, чья юность связана с Воронежем. Широкую известность Васильеву принесли его произведения о войне «А зори здесь тихие» и «Завтра была война», неоднократно экранизированные.
Будущий писатель родился 21 мая 1924 года в Смоленске в семье кадрового офицера Русской императорской армии, который затем перешел на службу в Красной армии. Мать Бориса была из дворянского рода.
ПОСЛЕ 9 КЛАССА УШЕЛ ДОБРОВОЛЬЦЕМ НА ФРОНТ.
— В мемуарах «Век необычайный» Борис Васильев вспоминал: «В нашей семье никогда не упоминали о прошлом. Его как бы вообще не существовало, а отсчет шел только с Гражданской войны. О том, что было раньше, стали рассказывать мама и, в особенности, тетя Таня уже после смерти отца, в 70-х годах — и то по моим настойчивым просьбам», — рассказал кандидат исторических наук Владимир Размустов, автор паблика «Заповедный Воронеж».
В 1934 году главу семейства Васильевых перевели по службе в Воронеж. Они поселились в доме на улице Карла Маркса и сын Борис пошел в школу № 5 (нынешняя школа № 28).
В год начала Великой Отечественной войны Борис Васильев окончил 9 класс и добровольцем ушёл на фронт в составе истребительного комсомольского батальона.
— С 3 июля 1941 года батальон уже был под Смоленском, где попал в окружение, — рассказывает Владимир Размустов.
Личные впечатления от войны, опыт, переживания от потерь позже легли в основу произведений Бориса Васильева, наполнив их особенной пронзительностью.
23 мая 2014 года на здании школы на улице Ф. Энгельса торжественно открыли мемориальную доску Борису Васильеву.
ВОСПОМИНАНИЯ ДРУГА.
Накануне годовщины смерти писателя Владимир Размустов опубликовал в своей группе в соцсети воспоминания журналиста Валерия Глебова, друга Васильева, с которым тот был близок в последние годы жизни. Предлагаем читателям «Комсомолки» выдержки из воспоминаний Глебова, полный текст которых можно найти в паблике.
— Борис Львович не был моим наставником, я не изучал его наследия, не снимался в его фильмах. Я просто был рядом. Много лет. Так уж судьба сложилась. Конечно, мы и хлебы преломляли, и пригубливали кое-чего, но это не для многих глаз.
…Ох, как тяжко ему было стареть! Ведь он оставался в душе строевым офицером, он не мог позволить, чтобы кто-то заметил его слабение. Поэтому в самые последние годы в дом, где он жил, не допускались ни праздно любопытствующие, ни, хотя и не праздные, а вроде бы по делу — журналисты и съемочные группы. «Собираемся, но только свои» — говорила Зоря. Боря, Зоря — это не фамильярничанье, видит Бог. С Зорей Альбертовной мы когда-то работали в Останкине, правда, в разных редакциях. А телевизионщики все поголовно зовут друг друга на «ты». По крайней мере, так было в наши времена.
Васильев — дворянского происхождения. Он этим гордился. Но каких-либо жалованных грамот на стенах не вывешивал. Родовой усадьбы не имел. Они с Зорей держали старинный фамильный строй, заведенный еще в Смоленске Бориной матушкой. Дом должен жить по незыблемому правилу, которое, как каркас, помогает человеку содержать в порядке самого себя. Завтрак, обед и ужин — самые очевидные ориентиры в течение дня, как правило, в одни и те же часы. К ним нужно готовить себя, настраиваться — тогда самая простая пища пойдет впрок.
Последние годы Борис жил на строгой диете. Поэтому пища для него готовилась отдельно. Но по полной схеме — салатик, суп, основное блюдо, чай или компот. Кстати сказать, ограничения в питании Борис принял беспрекословно и с достоинством. Редко-редко капризничал, но только когда Зори не было дома.
У Васильевых прислуги не было, и Зоря, вплоть до нескольких последних лет, практически всё по дому и по хозяйству делала сама. За торжественными обедами Боря и Зоря пользовались своими, от родителей еще оставшимися столовыми приборами, а в будни безо всякого пиетета употребляли обычные ложки и вилки. Для чая использовались особые металлические чашки-термосы — пониже и покруглее для Зори, повыше и поуже для Бори. Поскольку сладостей хозяину дома не полагалось по диете, Зоря готовила в духовке аппетитные сухарики, которые Борис ломал своими аристократическими пальцами и размачивал в эксклюзивной чашке. Но особое почтение вызывала во мне личная Васильевская серебряная стопочка, с гравированными узорами. Совсем малюсенькая. Зоренька не хотела лишать мужа такой крохотной радости, как 15 граммов водочки за обедом. Но в рамках узаконенной дозы! А в конце жизни Борис и сам перестал поднимать стопочку — не хотелось огорчать жену. Только раз он нарушил данный себе обет — на её поминках.
