Николаю Ивановичу Дорошенко в марте исполнилось 82 года. Его небольшой «дагледжаны» дом — единственный в деревне Демьянки Добрушского района. За домом — 30 соток, где уже взошел чеснок и посажен лук на перо, а скоро хозяин возьмется за картошку, «гарбузы» с бураками, огурцы и помидоры. Всё сам. Потому что рядом ни одной живой души, если не считать собаку Пальму, двух котов, диких пчел и дятла, прилетающего в сад Иваныча за грецкими орехами.
До чернобыльской аварии Демьянки были образцовой деревней: больше 1000 жителей, дома усадебного типа, две школы, дом культуры, детский сад, ФАП, магазины…
«А еще три коровника, свинокомплекс на тысячу голов и крепкий колхоз, в котором я и на тракторе, и на комбайне успевал, а ближе к пенсии замещал председателя», — перечисляет Иваныч важные вехи своей биографии.
По словам старожила Демьянок, в деревне до аварии жило много учителей. Они работали в детском психоневрологическом интернате, что в нескольких километрах от его дома. Спецучреждение размещалось в старинной усадьбе, которая до революции принадлежала видному в Российской империи чиновнику Николаю Герарду. Среди красных кирпичей дворца до сих пор что-то ищут мародеры, но об этом чуть позже.
После взрыва на ЧАЭС Демьянки попали в список населенных пунктов с правом на отселение. Плотность загрязнения почвы цезием-137 на таких территориях составляет от 15 до 40 кюри на квадратный километр. «Это там, ближе к Чернобылю. А нашу деревню изотопы не покусали», — делает важное уточнение дедушка.
Массово люди начали уезжать из Демьянок в 1993-м. Иваныч с женой остались.
«И нам предлагали уехать, но я своей Раисе сразу сказал — в городской шпаковне жить не буду», — вспоминает собеседник и говорит, что большинство жителей деревни поверили домыслам о радиации, поэтому и сорвались.
Жена Иваныча каждую семью ходила провожать, сильно переживала. А когда все разъехались, успокоилась. Дети, а их у Дорошенко двое, еще до аварии перебрались в Гомель. Раиса Семеновна оставалась с мужем до самой смерти, до 2013 года, всегда и во всем его поддерживала.
«Я человек не конфликтный, но упертый. Если решил что-то, не отступлю. Тогда говорил соседям и сейчас, будь они рядом, повторил бы: от радиации не убежишь, с ней надо научиться жить», — ошарашивает признанием старожил Демьянок.
По словам пенсионера, из его бывших соседей только один человек умер от онкологии. Остальные — от тоски.
«Понимаете, есть такая хвороба — стресс называется. Ничего не болит, а человек пропадает. Деревенским людям, привыкшим к свободе, на этажах делать нечего. Там живут и не знают, как зовут соседа. Да и где в тех квартирах улей поставить, дрова поколоть? Вода в кране и та невкусная. Говорю же — тоска», — рассуждает Иваныч и предлагает пойти на огород проведать пчел.
Сейчас у него одна пчелиная семья. А были времена, когда и полсотни держал. Пока идем к мини-пасеке, замечаем доверху забитый поленьями дровник. Удивлены — не то слово: «Кто ж вам дрова колет, Николай Иванович?».
Наш герой, кажется, обиделся: резко разворачивается и к сараю. Молча берет чурбак, ставит на колоду, замахивается и с первого раза раскалывает его на две части.
«Что? Съели? Не хуже президента? Привет ему там в своем Минске передайте. Пусть приезжает в гости — помогу Европе не замерзнуть», — удивляет знанием новостной повестки пенсионер-отшельник. К слову, у него есть спутниковое телевидение и подписка на газеты. Почтальон в Демьянки приезжает пять раз в неделю.
Пчелы тем временем почувствовали чужих — у летка уже кружат с десяток недовольных насекомых.
«Не бойтесь. Спокойные они. Пить просто хотят», — подливает в самодельную поилку нагретую на солнце воду опытный пчеловод.
Готовит пенсионер себе тоже сам. Автолавка привозит раз в неделю продукты. Чаще всего Иваныч заказывает хлеб, тушенку и яблоки, иногда балует себя бананами. Чай из пакетиков не любит, запаривает калину, смородину, шиповник. Предлагает нам попробовать «правильный чай», но мы вежливо отказываемся.
«Эх, вы, джунгли. Еще раз говорю, нет никакой радиации в Демьянках. Даже профессор из Петербурга это подтвердил. Лет пятнадцать назад приезжал сюда, так и сказал: тут не можно, а нужно жить», — вспоминает еще один важный эпизод Иваныч.
К случайным гостям он привыкший. И хотя периметр зоны охраняется, раз в полгода кто-нибудь да останавливается у единственного в деревне дома. Одни в Россию едут, другие из нее — усадьбой Герардов интересуются. Кто эти люди, пенсионер не знает, но догадывается.
«Ясное дело, мародеры. Да только пустое это. Так и напишите — грабить там нечего. Пусть оставят усадьбу в покое», — просит дедушка и заводит свой мотоблок с прицепом и приглашает нас на кладбище посмотреть «настоящий клад».
В семистах метрах от дома Иваныча два погоста. В старом уже не разобрать, кто и когда упокоен, новый вырос при нашем герое, выглядит ухоженным.
«Усенковы, Лапиковы, Смягликовы, Андриянчиковы, Рыжковы… Тут 99 процентов моих знакомых и друзей. Они и есть самый настоящий клад» — переходит на шепот Иваныч.
От ограды к ограде мы идем за дедушкой и слушаем, каким был замечательным рыбаком Петрович и сколько щук за раз мог выловить чудаковатый на вид Мишка. С медальона нам улыбается колоритный усач — у него в Демьянках была самая большая пасека.
Спонтанная экскурсия по местному некрополю — эмоциональное доказательство того, что каждый из его жителей оставил о себе добрую память. «Многие хлопцы меня моложе, а уже тут лежат. Уехали из деревни после Чернобыля, а их обратно привезли», — с горечью говорит пенсионер.
«Идите сюда, посмотрите, какая красавица. Это и есть моя Раиса», — опирается на гранитный памятник Иваныч, и на глаза старика наворачиваются слезы.
Мы уходим, он остается. Ему еще много с кем надо встретиться и молча поговорить.
