Роман, названный аббревиатурой СНТ (садоводческое некоммерческое товарищество), Владимир Березин складывает из кирпичиков-главок, обозначенных маленькими буквами в скобках: первая тоже называется (снт). Тем самым автор как бы намекает, что собранные в книге сюжеты, объединенные дачно-загородной тематикой (а также некоторыми сквозными персонажами, образами и метафорами), можно воспринимать и по отдельности, но преувеличивать эту отдельность не стоит. Это такая же иллюзия отдельности, обособленности, как у обнесенного забором домика в составе СНТ. Садоводческое товарищество, где совсем не обязательно цветут сады, у Березина представляет собой единую зону запредельного, трансцендентного — едва ли не ту самую Зону, которую в «Пикнике на обочине» братья Стругацкие уважительно пишут с большой буквы. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели специально для «Известий».
СПб.: “Азбука”, “Азбука-Аттикус”, 2024. — 416 с.
Отсылку к «Пикнику на обочине» можно обнаружить в главе (шар), однако персонаж по фамилии Петров, вертящий в голове цитату «Всё равно никто не должен уйти обиженным», вносит свои коррективы в концепцию Стругацких: «…настоящий магический шар вовсе не должен исполнять желания странников, он должен исполнять желания всех остальных — по отношению к добравшимся сюда. Счастье не в исполнении желаний, а в том, чтобы найти свое место и предназначение. Ну и что, если для этого нужно исчезнуть, — что толку тянуть? Нет никакого резона тянуть, состарившись, долеживать свой век в мусорной квартире». А юные авантюристы из главы (могила на краю леса) чувствуют себя сталкерами, когда проникают в заброшенную воинскую часть, окруженную мифами о радиации и секретных экспериментах по исследованию возможностей человеческого мозга.
Заметив в скобках, что одна история потихоньку сменилась другой, как будто бы сместившись во времени и пространстве (которых на самом деле в “СНТ” нет), Березин сплетает плотную ткань единого метафизического текста. В нем главное не то, чем можно заняться на даче (хотя разнообразные детские и взрослые шалости тут представлены в широком ассортименте), а то, как можно себя ощутить в этой пограничной зоне, где не действуют городские законы рационального, материалистического мировосприятия. Эта разница проявляется даже на самом простом, бытовом уровне, когда старые вещи, отправленные в дачную ссылку, таинственным образом исчезают и проваливаются в какое-то инобытие: “В городе для того, чтобы шкаф исчез, нужно договориться со специальной фирмой, а на даче ты просто обнаруживаешь уродливую ручку среди золы. Вещи живут своей жизнью, превращаясь во что-то иное, спинки от кроватей становятся забором, распотрошенная радиола — тумбочкой”.
Оформленный соответствующим, немного инфернальным образом, со светящейся в ночи дачной верандой на обложке и обрезом закатно-красноватого цвета, «СНТ» представляет загородную жизнь как портал в иное измерение, где прямо за дачным забором начинается потустороннее, иногда страшное, иногда смешное, но лучше всего — когда и то и другое вместе. Как, например, в главе (ужин отдай врагу), где трое подростков залезают на чужую дачу в глухом поселке Пчеловод с целью озорного мародерства, а оказываются в лапах у рыжего старичка-пасечника. Он мудро замечает, что «вся наша жизнь — сплошная магия», вспоминает философа Сковороду, «которого сам дьявол поймать не мог, даже притворившись всем миром», рассказывает страшные сказки и объясняет, почему у него не заладилось с пчелами, а пустые ульи стоят у него на участке вместо крестов «в память о еде, то есть — над объедками, которые лежат под ними».
Пасечник уверяет, что кликуха Рудый осталась у него из 1990-х, однако мы-то знаем, с какого хутора она явилась. Гоголевские мотивы слышны и в последней главе (ноябрина), где один из центральных персонажей романа Раевский влюбляется во внучку Ноябрины Фенечкиной, представленной как «всем известный Великий мумификатор живой природы, составительница эликсиров бессмертия огурцов и помидоров, повелительница грибов и капусты». Демоническая Ноябрина наводит ужас на не умеющие быстро бегать дары дачной природы: «Они, впрочем, чувствовали ее приближение: картошка хотела зарыться глубже и молила кротов о спасении, репа и морковь, наоборот, пытались выдраться из земли, огурцы в страхе катались по грядкам. Но не тут-то было: ничто живое не могло ускользнуть от Ноябрины Фенечкиной, всё она превращала в пищу».
Раевский приезжает на дачу Ноябрины, чтобы пройти испытание в качестве потенциального внучкиного жениха, и три ночи сторожит репку, но это не простая, а модифицированная репа-слон, которая на третий день уже достигает человеческого роста. Происходящие возле репки инциденты отсылают к повести «Майская ночь, или Утопленница»: ночью Раевский подбивает камнем крыло покушающейся на слонорепу вороны, а наутро замечает, что рука у Ноябрины замотана шалью, как у гоголевской ведьмы. Постепенно герой начинает верить «в старые россказни о том, что в прошлые времена Ноябрина Фенечкина консервировала людей. Говорили, что часть ее коллекции до сих пор выставляется в закатанных банках в нашей Северной столице, близ Дворцового моста». Аналогия между консервированными огурцами и экспонатами Кунсткамеры появляется и в начале книги, в главе (старичье), где Раевский, гуляя по осеннему дачному поселку, полному стариков и старух, занятых домашними заготовками, размышляет об их неистребимости: «Этим война нипочем, они и после ядерного удара выживут в своих норах, где со стальных полок на них будут глядеть соленые огурцы, будто младенцы в Кунсткамере».
Живая, шевелящаяся и дышащая лексическая «биомасса» (так называется одна из глав о зарождении новой цивилизации в дачном сортире), из которой слеплен «СНТ», — это дачные беседы «о сущем и вещем», (псевдо)научные, философские, романтические и даже эсхатологические, которые Раевскому не очень нравятся: «Чуть что — трубит горнист, и из леса выезжают четыре всадника — один с эпидемией в пробирке, другой с голодом, третий с арбалетом, а четвертый… Но тут уж правило верное: поселился у друзей, так терпи их застолье и их разговоры». Поэтому, конечно, лучше не съезжаться на чужие дачи в качестве гостей, а самим постараться сделаться полноценными дачниками, выбирающими, о чем им говорить: «Жить и состариться в своем домике, сидеть на лавочке, где ветераны вспоминают былые битвы, победы и поражения, что сменяли друг друга с незавидной периодичностью. Перебирают в памяти десантные операции на дачных участках, ковровые бомбометания, танковые бои в районе кухни. Нормально. И вечный бой, покой нам только снится».
