Вроде бы совсем недавно на сцене Приморского академического краевого драматического театра имени М. Горького с большим успехом прошли первые премьерные показы спектакля про Лидию Русланову «По морозу босиком…» (12+), после чего можно было бы говорить о достойном завершении театрального сезона в Горьковке. Но вот новое событие — премьера спектакля по пьесе современного московского драматурга и театрального педагога Родиона Овчинникова «С Наступающим…» (18+), режиссерский дебют Народного артиста РФ Сергея Гармаша, и в зале Горьковки вновь аншлаг и аплодисменты. Обозреватель ИА PrimaMedia Александр Куликов побывал на одном из премьерных показов спектакле и, как всегда, делится с читателями своими наблюдениями, мыслями, чувствами и ассоциациями.
«Зачем я живу?»
Если «По морозу босиком…» я бы назвал оптимистической трагедий со счастливым финалом, то «С Наступающим!..» — это всё-таки комедия, которые так любят зрители. Порою сатирическая, порою фарс, порою пародия, а порою и комедия дель арте — это когда актеры импровизируют на заданную сюжетную тему, и у каждого при этом своя маска. Ну, там Бригелла и Панталоне, Арлекин и Пьеро, Доктор и Пульчинелла, Пат и Паташон, Счастливцев и Несчастливцев, Громов и Цандлер, русский и еврей.
Встретились как-то под Новый год русский и еврей на лестничной площадке элитного дома… Звучит, как начало анекдота. Как анекдот и продолжается. У еврея жена русская, у русского — еврейка. И трое сыновей — Егор, Степан и Ермолай.
У русского, как было сказано выше, жена, которую тоже зовут Мария, и трое сыновей, правда, все оболтусы — гвоздя в стену забить не могут, а мусорное ведро со скандалом выносят. А еще — служба в театре, безрадостная какая-то — за последние 5 лет ни одной новой роли, и в кино ролей нет, озвучка иногда только, так что одна возможность хорошо заработать — перед Новым годом облачиться в костюм Деда Мороза, нацепить бороду, взять в руки посох и пойти по заказам — по квартирам да корпоративам.
И всё равно денег кот наплакал, а если и заводятся лишние — тратятся на врачей-дерматологов и бабок-знахарок, поскольку у младшего, Ермолая, какая-то непонятная короста на всем теле появляется. Мучается пацан, в школу ходить не хочет, стесняется. Бабки говорят, к морю надо ехать. А где денег взять? Новый год не каждый день.
Зато у русского любви не меряно.
«Жизнь бы отдал за своих архаровцев!».
«Кажется, вот так бы поймал первого встречного и залюбил бы насмерть. Вы даже не представляете, сколько в этой груди нерастраченной любви, нежности».
Но и тот, другой, тоже любит. Жену Машу и дочь Аришу. Только себя и свою работу он любит больше. Это ему так кажется. А на самом деле… Вот чтобы понять это, видимо, сам Бог в новогоднюю ночь посылает Кириллу Цандлеру встречу с однокурсником по театральному институту Михаилом Громовым.
Чтобы не получилось, как в известном стихотворении Юрия Левитанского: «Жизнь прошла — как не было. Не поговорили». А чтобы, наоборот, и встретились, и поговорили, и ни за что обиделись, и помирились, и шуму натворили, и помянули ушедших, и признались друг другу в том, о чем обычно не говорится даже самым близким людям, что держится глубоко в душе, и обнимались потом ласково, пели, балагурили, пили и курили, и тост за Него подняли.
«А давайте просто на Него. За то, как Он любит нас всех без исключения, что создал в единственном экземпляре. Поймите, ведь таких, как каждый из нас, никогда не было, нет и не будет. Я вот не верю в эти черновики индусов. Вот Он строг. Вот сразу набело, но с какой же любовью он вытачивает каждого из нас. С какими-то ушами, носами, привычками… И не устает».
И один из них, тот, чья жизнь удалась, у которого получалось многие проблемы решать одним телефонным звонком, у которого свой счет накопился к этой стране, ее вождям и громовым, и у которого есть тайная «советская» квартира — с тараканами, текущими трубами, старыми вещами и пластинками, с «радиоточкой», к которой подключен магнитофон, а на нем крутятся 300 часов записи с Кристалинской и Магомаевым, «Вестями с полей» и «Театром у микрофона», с сообщением о полете Гагарина, — и вот этот человек неожиданно для самого себя говорит (в подпитии отчасти, как Сатин у Горького):
«Мне глубоко наплевать на Брежневых, Хрущевых, Сталиных этих, Первомаи, партконференции… Я просто думаю, что человек, который жил во всем этом, старики наши, они жили, верили, надеялись на что-то, а потом в одночасье это признали ошибкой, черной дырой, забыли, прокляли. Ты пойми, Громов, что если жизнь моего народа не проходит у меня через… я хочу, чтобы ты понимал, что я русский человек… И если жизнь моего народа не проходит мне через сердце со всеми мерзостями и победами, зачем я живу? Зачем я утром просыпаюсь?».
«Любить человека»
Вот таких героев, протагонистов-антагонистов придумал автор пьесы Родион Овчинников, спектакль по которой он сам же и поставил в 2010 году в театре «Современник».
Только почему придумал? Скорее всего, взял из жизни.
Первый исполнитель роли преуспевающего шоумена Кирилла Цандлера — Леонид Ярмольник и на телевидении успел изрядно засветиться, и постоянным членом жюри КВН стать, и ведущим русской версии «Форта Боярда» побывать, и несколько известных фильмов спродюссировать. И, кстати, вместе с Овчинниковым учился в Театральном училище имени Б. В. Щукина.
Ну, а Громов, судя по всему, — это сам автор пьесы, Родион Овчинников, с его мыслями и чувствами, перебродившими в душе. Сыгравший когда-то Раскольникова в «Преступлении и наказании» (12+) и поставивший «Бесов» (16+), он не мог не найти духовных точек соприкосновения с Сергеем Гармашом, чьим любимым писателем является Федор Михайлович Достоевский.
«Я очень люблю Достоевского. Я с ним поступал в “Современник”. Мало того что он один из первой пятерки мировых классиков, так еще, по моему убеждению, один из самых необходимых авторов. Достоевский — как аспирин при температуре. Я не хочу сказать, что он жаропонижающий, Федор Михайлович — жароповышающий. Возможность не просто забраться внутрь себя, а взять и публично выложить, растерзать, истязать себя — для этого Достоевский наиболее пригоден. Имею в виду — применительно к актерской профессии», — сказал Гармаш в одном из интервью.
А это его же высказывание из другого интервью о сути режиссерской и актерской работы:
«Высказывание — это штука хорошая. Беда только в том, что в последнее время этот термин перекочевал из уст киноведов и критиков в головы режиссеров. А вот этого быть не должно. Если режиссер изначально ставит себе задачу высказаться — результата не будет. Если я начну выходить на сцену и думать о том, какую надо донести идею, ничего не получится. Нет. Я должен выходить и думать о том, что я сегодня Лопахин и должен срубить этот вишневый сад только для того, чтобы построить здесь новую счастливую жизнь».
А это уже Овчинников в интервью интернет-газете «Столетие»:
"Я знаю слишком хорошо нынешний театральный режиссерский цех. В большинстве своем, пусть на меня не обижаются коллеги, — это темень беспросветная. Поэтому я не могу отдаваться им в руки как актер, чтобы они из меня лепили, что им взбредет в голову. Часто они не могут сформулировать не то что задачу актеру, а даже что они вообще хотят от постановки. У них какие-то ошметки мыслей и чувств…
Для меня во главе русского театра стоит именно артист. Все остальное — прилагательное. Режиссер не может позволять себе относиться к артисту как писатель к бумаге или скульптор к глине, а именно такой тренд с некоторого времени у нас стал возобладать вслед за Западом…
Россия, как Китеж-град, «хамского глаза» не выносит — уходит под воду. А погружаясь, поднимает со дна грязь, которая выплеснулась сегодня. Это донные отложения — по-донки… Есть среди них и лидеры такого духовного тупика. Как писал Василий Розанов, с такими людьми не надо разговаривать, их надо вовремя вывести из-за стола, как навонявших конюхов. Свобода творчества? Они хотят не свободы, а анархии…. Кажется, одна из главных задач «реформаторов» — смешать понятия, вместо традиционной русской соборности утвердить гипертрофированное «я», постепенно снять любые нравственные табу…".
— Я вот смотрел, читал новое, что вы пишете, ну, думал, что я вот такой из Хабаровска дурак, не понимаю ничего. Но потом, знаешь, просто плюнул, перекрестился, и думаю, Господи, да что же мне на голых королей-то смотреть, на то, как они пустоту, как они комплексы свои личные пытаются в искусство превратить.
«Ты новизну-у-у изобрел, театр бу-у-удущего…» Да это всё Мейерхольд перепробовал в 20-е годы, только в тыщу раз талантливее. А ваши творческие могилы при жизни травой зарастут. Вот они, понимаешь ли, испражняются, они блевотину своей души нам наизнанку выворачивают. Стоят перед великой русской литературой, как перед Араратом. Как влезть туда, не знают. Нет на то утлых силенок. «Но тогда, если я не могу, я вам всё переделаю, переставлю, изгажу, своего дерьма насую, нате ешьте супчик из дерьма. Как, вкусно, да?» А публика — дура, ее достоинства лишают, над ней смеются, ее святыни топчут, о она: «Только бы в ножку со времечком надо, как бы нам по моде, как бы нам шоу»…
Вы всю жизнь в шоу превратили. Танцы со звездами, песни со звездами, коньки со звездами, драки со звездами, скоро хирургические операции будете делать со звездами… Но эти-то ладно, Богом и талантом не обремененные. Но вы-то! Щелкоперы. Ты же не мог не видеть мхатовских стариков. Ты не мог не знать, чтоб был БДТ и великий Гога Товстоногов. Ты не мог не знать, что было великое советское кино. Как же ваши перья поганые поворачиваются хвалить эту душевную помойку?
Как же здорово, что эти слова прозвучали в нашей Горьковке, бастионе и хранителе традиций настоящего русского театра. Как здорово, что люди в зале аплодировали. Самим ли словам Громова, их интонации, драйву, надрыву… не важно.
Главное, что высказал, что не перебили, дослушали до конца, глядя на говорящего, а не уткнувшись в свои дорогие ненаглядные смартфоны. Поверили, почувствовали, сколько в этой груди боли и силы нерастраченной. И нужна только точка опоры, чтобы всё перевернуть. Чтобы в одну секунду вся грязь и вся желчь из груди выскочила. И осталась одна любовь.
«Потому что так и должно быть, и должна оставаться одна любовь, потому что просто любить нужно. Любить, любить человека. Любить. Кажется, вот так бы поймал первого встречного и залюбил бы… насмерть. Вы даже не представляете, сколько в этой груди нерастраченной любви, нежности».
«Сначала распятие — потом прогулки по воде»
Как же нужен был нашему театру имени Горького этот спектакль — «С Наступающим!..» Как он нужен городу, его жителям, особенно молодым, еще не определившемся, какое искусство им действительно нужно — то, в котором «дышат почва и судьба», или то, «псевдо», в котором «Домового ли хоронят, Ведьму ль замуж выдают?» Как же гужен нам сввсем этот свет в конце туннеля, пробивающего тьму.
Как же нужен был этот спектакль Сергею Гармашу. И не для того, чтобы доказать кому-то, что он — режиссер, причем очень хороший. Тут и доказывать нечего. Ex ungue leonem. Льва узнают по когтям.
О ритмах и темпах, мизансценах и планировках, равно как и о сверхзадаче рассуждать не буду. Не достоин. Хотя и мхатовских стариков видел (правда, по телику), и товстоноговских «Мещан» (12+) постоянно пересматриваю, и с великим советским кино рос. Вон Громов кричит: «Любить человека», а мне фильм Сергея Аполлинариевича Герасимова тут же вспоминается с Солоницыным в главной роли.
По мне, главное в спектакле — динамика, ансамблевость (это когда никто на себя оделяло не тянет, а все заодно, единой командой) и попадание актеров в мое ощущение происходящего. И вот это «мое» главное, на мой взгляд, в владивостокской постановке присутствовало.
В рецензиях столичных критиков на спектакль «С Наступающим…» 2010 года, телевизионную версию которого я видел, красной нитью этак через губу проходило: «Катарсиса нет. Спектакль как спектакль. Не провалился, да и ладно. Старались люди, создавали настроение. Новогоднее». И все как один, за малым исключением, проигнорировали монолог Громова, как будто его и не было. Зато при каждом удобном случае: «Братья Пресняковы, ах, братья Пресняковы».
Да что с них взять, щелкоперов?
Но я вам должен сказать, что за прошедшие годы спектакль изменился. Добавались какте-то реплики с учетом новых реалий, даже персонаж (бессловесная, но выразительная мадам Бельская — Наталья Крюкова), Ветеран (Народный артист России Владимир Сергияков) приобрел символическое значение, поскольку в реальности ему сейчас 100 лет — а спектаклю еще играться и играться, и тогда возраст уже не будет иметь значения…
Спектакль изменился и стилистически. Заматерел, я бы сказал. Стал злее, жестче. И в то же время, именно благодаря этому, пронзительнее и лиричнее. Конечно, этому способствовало и то, что владивостокская постановка стала четвертой версией спектакля (стало быть, выкристаллизовалась, отгранилась), и то, что Гармаш участвует в ней исключительно как режиссер-постановщик, что помогает ему взглянуть на то, что происходит на сцене, под иным углом зрения. Хотя, по признанию Сергея Леонидовича, он знает спектакль наизусть и оттого одновременно проживает всех персонажей, мысленно действует с ними.
Видимо, это, а еще взаимная любовь театра и Гармаша, начало которой было положено в 1987 году, и создала ту самую «химию», без которой не бывает удачных постановок.
Весь ход спектакля, игра актеров, их взаимодействие заставляет вспомнить древнегреческий миф о царе Мидасе, который превращал в золото всё, к чему прикосался. У каждого персонажа свой характер, своя фишечка, даже если слов почти нет, даже если их вообще нет. Что ни возьми, всё в точку.
Это как у Пушкина:
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
… А вообще-то спектакль «С Наступающим!..» — спектакль о любви. О любви мужчине к женщине и женщины к мужчине, о любви к детям, своей семье, о любви к своей работе, к делу, которому ты служишь, к своей стране, ее народу, к Богу, как ни громко это звучит. Понимаешь это не сразу, а спустя какое-то время, через день-два, а то и больше. И это очень хорошо.
Потому что, как поется в великой песне группы Nautilus Pompilius «Прогулки по воде», для того, чтобы научиться гулять по воде, нужно сначала повисеть на кресте (а отложить распятье на потом не получится, сначала — крест, потом — прогулки). Потому что, вопреки Высоцкому, в гости к Богу бывают опоздания. И надо спешить, даже если «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю». Потому что судьба всегда идет по следу, как сумасшедший с бритвою в руке у Арсения Тарковского в «Первых свиданиях».
К чему я это? Кто уже смотрел спектакль, поймет. Кто еще не смотрел, поймет, когда посмотрит. Пусть даже не сразу.
