Первый раз мы встретились почти полвека назад. Скорый поезд «Россия» наматывал бесконечные байкальские петли, и в окне на крутых изгибах пути то и дело возникал он. Стремительный, как космическая ракета, паровоз марки П-36 с генеральским лампасом от носа до тендера. Дым валил из трубы, Генерал (так называл его отец) мощно чухал своими огромными красными колесами и весело гудел 11-летнему пацану, завороженно прилипшему к стеклу…
Буква П — всего лишь сокращение от Паровоза. Хотя молва считала, что это в честь великой Победы; ведь паровозы всегда были символами советской эпохи и любимыми игрушками вождей. Феликс Дзержинский (ФД). Иосиф Сталин (ИС)…
А по-настоящему их любили только машинисты и поэты. Или, как в счастливом случае с Андреем Платоновым, машинисты-поэты:
«Машина ИС, единственная тогда на нашем тяговом участке, одним своим видом вызывала у меня чувство воодушевления, я мог подолгу глядеть на нее, и особая растроганная радость пробуждалась во мне — столь прекрасная, как в детстве при первом чтении стихов Пушкина…».
Спустя целую жизнь я снова сел в скорый поезд Москва-Владивосток. И поехал на встречу с моим Генералом.
НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ я понял, что у Транссиба не стало души. Она исчезла вместе с базарчиками на станциях. Вместе с разваристой картошкой в кастрюльках, малосольными огурчиками в банках, вареными раками в ведрах, семечками в газетных кульках. Вместе с чистенькими, аккуратно причесанными бабушками у самодельных прилавков.
Вместе с божественным байкальским омулем, которого больше не предлагают в Слюдянке.
Но едва я успел загрустить, как на перроне Барабинска, рядом с типовыми скучными ларьками, увидел паровоз. Потом еще один в Юрге-2. И еще — в Тайге. И в Мариинске — с трогательными стихами на тендере: «Могучий труженик Великого Транссиба народной силы символом ты стал. И заслужив народное спасибо, навечно встал на этот пьедестал!». И в Нижнеудинске, Шилке, Шимановской, Белогорске, Бурее, Ружино, Сибирцево…
Даже на станции Ерофей Павлович, самой разбитой из забайкальских (перрон у третьего пути, на который мы прибыли, словно после минометного обстрела) паровоз стоит на постаменте!
Это значит, у Транссиба сохранилась душа.
16 ПАРОВОЗОВ я насчитал за шесть суток. Могу только догадываться, сколько промелькнуло за окном ночью. Какой еще машине поставлено столько памятников в России?
Только «тридцатичетверке»!
Так ведь и вклад их в Победу сопоставим. Немца бы не отбросили без паровоза от Москвы — об этом мемориальная доска на новосибирском вокзале, откуда осенью 1941 года уходили на запад эшелоны с сибирскими дивизиями. И от Сталинграда бы не отшвырнули — сюда перебросили бамовские рельсы для рокады, ставшей незаменимой в битве. «Война без железных дорог есть пустейшая фраза. Ленин» — помню, как поразил меня этот транспарант на бамовском путеукладчике под Февральском (трассу там вели воины-железнодорожики). Мы ведь больше писали тогда про освоение полезных ископаемых…
А как без паровоза удалось бы стремительно восстановить разрушенную войной страну? Вернуть на место эвакуированные заводы? Построить нефтепровод «Дружба» и Братскую ГЭС?
Но давайте притормозим с пафосом, пусть даже очень уместным в преддверии 100-летнего юбилея Транссиба. Памятники паровозу по всей России — не только за ратные и трудовые подвиги.
Нет, не только.
ДОРОГА до счастья недлинная: десять минут напрямую от дома, через рельсы и стрелки, мимо натруженно пыхтевших паровозов; мимо одиноких вагонов, грустно катившихся с маневровой горки; по цехам, где отец, начальник депо, перебрасывался с мастерами важными техническими словами; по крутой, скользкой от мазута лесенке в паровозную кабину…
Где время замирало.
«Кроме поля, деревни, матери и колокольного звона я любил еще (и чем больше живу, тем больше люблю) паровозы…» — через много лет за одну эту строчку я влюбился в Андрея Платонова. Дернуть волшебную рукоятку, оглохнуть от рева и восторга, инстинктивно оборвать гудок и снова вызвать его, уже басистый, торжественный, долгий. А потом по-хозяйски давануть крохотным детским ботинком на педаль топки; она с лязгом распахнется, и пламя жарко ударит в лицо…
Памятники паровозу в России ставят за его русскую душу, которая нараспашку — со всеми ее открытыми взгляду и всем ветрам колесами, поршнями, тормозными колодками, золотниками и буксами. Чумазый, пыхтящий, хрипастый, упрямый — он самый живой из всех когда-либо ездивших, плавающих, летавших машин. Потому и становятся вдруг такими неказистыми, проносясь мимо промазученного дедушки на постаменте, его сияющие, гладкие, идеально обтекаемые потомки.
Потому так щемит сердце, когда я сегодня встречаюсь с Генералом.
ОН СТОИТ в железнодорожном музее на московском Рижском вокзале. Притулился там у самого входа, одинокий и грустный, как верный постаревший пес. Последний советский паровоз, построенный на Коломенском заводе.
Генерал похож на космическую ракету, он устремлен разрывать пространство и время — самый современный и совершенный на планете железнодорожный снаряд. Но именно ему суждена была самая короткая среди паровозных собратьев жизнь. В конце 1954 года паровоз П-36 приняли к серийному производству. А в феврале 1956-го на ХХ съезде КПСС прозвучало указание о «широком внедрении электровозов и тепловозов»…
Генерал проиграл соревнование со Временем. Пар не выдержал конкуренции. Так проиграл адмирал Можайский, бившийся всю жизнь над созданием парового двигателя для своего самолета. И не подозревавший, что будущее за двигателем внутреннего сгорания…
В 1944 году мой отец стал, возможно, самым молодым машинистом Дальневосточной железной дороги, получив паровозные «корочки» в 16 лет. Среди первых пересел на тепловоз, потом на электровоз… Иногда я задумываюсь: в просторной и теплой электровозной кабине скучал ли он по паровозному ревуну? По угольным искрам в ночном небе? По ветру в лицо? Наверняка. Ведь с паровозами навсегда было связано главное в его жизни — любимая женщина, моя мама, и любимое дело. Но храня верность списанным железным конягам, он, конечно, не представлял уже свою жизнь без стремительных оленей с рогами-пантографами на гордой голове…
Это я равнодушен к ним. Я и сегодня, разинув от восхищения рот, замираю перед огромными колесами и таинственными шатунами отцовского Генерала.
